Знакомьтесь – Николай Трофимович Чайка. Год рождения - 1926!

- Николай Трофимович, правда ли, что наш город немцы не бомбили, хотели сохранить металлургическое производство для себя?

- Не знаю, кто вам такое сказал. Первые немецкие бомбы упали на Днепродзержинск буквально через пару дней после заявления Молотова о начале войны. Они попали и в город, на головы мирных жителей, и на территорию завода. Да, наверное, бомбежки не были такими плотными, как в Сталинграде, Киеве и других городах СССР, но с неба периодически прилетало горе. Мне лично запомнились взрывы на Колхозной улице и воздушные бои над Левадой, да и эхо с ДГЗ долетало регулярно. Именно тогда в каждом дворе появились «щели», в которых во время налетов прятались женщины, старики и дети. Перестали бомбить сразу после входа немцев в город.

Щель – простейшее фортификационное сооружение для защиты от ружейно-пулеметного, минометного огня, осколков снарядов и авиабомб. По сути – примитивная траншея, перекрытая сверху досками и другим подручным материалом. Зачастую, при отсутствии стационарного бомбоубежища, для населения щель становилась единственным спасительным местом – примечание автора.

- Именно в такую щель в августе 41-го выстрелил автоматной очередью первый фашист, вошедший в наш двор на ул. Республиканской, 22. Просто так выстрелил, для острастки, не проверяя, есть ли кто внутри. Хорошо, что никого там в этот момент не было. Тогда я впервые увидел оккупантов вблизи. Все произошло неожиданно.

Летний двор жил ленивой, привычной жизнью. Женщины развешивали белье, дети гоняли в мяч, мужчины играли за центровым столом в домино. И тут, как снег на голову заходит взвод немцев. Мы аж рты от удивления и страха открыли.

- Мужчины призывного возраста?

- Разного. И призывного в том числе.

- Как так вышло, ведь в стране была объявлена всеобщая мобилизация?

- А так и вышло. Часть действительно отправилась на фронт. Часть заводских специалистов уехали в эвакуацию вместе со станками. Часть задействовали для демонтажа и подготовки оборудования в перевозку. Остановили мартены, погасили печи, сделали невозможной выплавку металла. Однако немцы пришли гораздо быстрее, чем их ожидали. Начальство предприятия отдало приказ взрывать оставшееся оборудование и рвануло на Восток, аж пятки засверкали. Работяги остались бесхозными. В их числе и мой отец, столяр-плотник по специальности. Завод, естественно, при немцах продукцию не выдавал, но часть уцелевших мощностей было запущено под ремонтные мастерские. Там работали многие днепродзержинцы.

- Им платили?

- Не знаю, не скажу. Я юн тогда еще был, пятнадцатый шел. Во многие бытовые вопросы не вникал по малолетству.

- Натерпелись жестокости от оккупантов?

- Не скажу, чтобы сильно лютовали. Может быть, просто мне и моей семье повезло. Впрочем, и от соседей жутких историй не слышал. Хорошего, конечно, мало, но чтобы совсем невыносимо – нет, не было такого. Однажды получил пинка от немца, случайно попав ему под руку, видать в неважном настроении был. Город тогда был куда меньше размерами и Республиканская, и верх нынешнего проспекта Ленина, тьфу, уже не Ленина, где мы с вами сейчас разговариваем - были почти окраиной. Мы с пацанами регулярно бегали в центр, поглазеть на фрицев, узнать новости. Среди них были итальянцы, румыны, мадьяры. Эти особой воинственностью не отличались, заметно было, что не по своей воле на войну пришли. Один раз ходили на публичное повешение. Казнили какого-то парня, на вид лет 20. Виселицу построили на перекрестке Спортивной и Сыровца. Собралось много народу, мы в задних рядах, не видно ничего было. Те, кто попал в первые ряды, рассказывали, что с первого раза его повесить не удалось. Веревка оборвалась и парень побежал. Его поймали полицаи и закончили дело со второй попытки.

- За что его?

- Не знаю.

- Полицаи из местных были?

- Тоже не скажу, врать не буду.

- Николай Трофимович, функционировали какие-то городские службы во время оккупации? Что работало?

- Ну… Трамвай какое-то время ходил.

- А магазины? Продукты, где брали?

- Убейте, не помню, не буду вводить в заблуждение. Школу осенью 43-го открыли, я после 9-й как раз в 16-ю перешел. Но недолго мы учились, месяца через полтора закрыли. На этом мое сидение за партой и завершилось, но все равно повезло – закончить полных восемь классов в военные годы не всем удалось, это много было. Отец на все руки мастером был по строительству, подался в села на заработки, у крестьян продукты водились, от них и к нам попадали.

- Голодали?

- Нет. Чтобы сильно – не голодали. Не шиковали, конечно, но с голоду не пухли.

- Складывается странное впечатление, что, как бы, оккупация вам особых проблем не принесла. Жили себе, не тужили.

- Не так. Сложно словами передать. Конечно, ничего хорошего в войне не было. Делайте скидку на мой возраст, мы же фактически дети были, подростки. То, что взрослым настоящее горе – нам, балбесам, чрезвычайно интересным, захватывающим казалось. Накормить, одеть, уберечь – все это на плечи родителей. Нам же: поглазеть, да поиграть. Тем более, семья не многодетная, ртов не много, я да младший брат 28-го года рождения.

-------

Однако, по словам самого же ветерана, скоро ему пришлось ускоренно и окончательно взрослеть. Перед возвращением Красной армии в 43-м из Днепродзержинска немцы выгнали большую часть населения, предупредили, что скоро будут бои и велели убираться из города куда подальше. Семья Чайки с общим обозом перебралась в Кринички. Там расселились по дворам. Вскоре мужчин и подростков немцы начали привлекать на работы по укреплению дороги. Денег за это не платили и не кормили. Николай, сходив пару раз, решил, что делать ему там нечего и сбежал через кукурузное поле. Над головой пули косили кукурузные початки. С ними и осыпалось на землю детство. Потом, после крупномасштабного боя под Криничками пришли наши. Жить стало чуть легче, но не спокойнее – отступающие немцы серьезно огрызались. В небе велись бои, долетали артснаряды. После одной такой воздушной баталии Николая слегка зацепило осколком в район плеча. Ходил на перевязку в районную больницу. В принципе, это ранение отсрочило его призыв в армию, в то время сильно не церемонились с семнадцатилетними – если не дорос до восемнадцати несколько месяцев, все одно часто забирали.

Как только появилась возможность, всей семьей перебрались на родину отца в поселок Краснокаменка, Кировоградской области, откуда его и призвали в защитники отечества в феврале 1944. Отец также ушел на фронт, но его отправили сразу на Запад, а молодого бойца Николая увезли в крупный (около 4000 курсантов) учебный центр в Поволжье, вблизи станции Инжа. Там будущий истребитель танков в течение 7 месяцев проходил обучение артиллерийскому делу и сроднился с пушкой «сорокопяткой». Впрочем, по прибытию на «передок» в составе 610 истребительного батальона, пришлось слегка переучиваться, Николая определили в расчет 76-мм орудия, где он, среди опытных, орденоносных бойцов оказался самым младшим и единственным необстрелянным. Первым местом дислокации в районе боевых действий стали Тернополь, потом Львов на второй день после освобождения (22 – 25 июля 1944), затем Белоруссия и Восточная Пруссия.

Честно говоря, ожидали рассказов о той войне с подробностями месива и крови по колено, в стиле жестких советских фильмов, но ветеран осторожно подбирал выражения, многие вопросы игнорировал. Например, про свой первый бой так и не рассказал, хоть мы его об этом спросили раз пять. Забыть такое невозможно, не верится, что память Николая Трофимовича дала сбой в таком важном месте, видимо, не нашел правильных слов, чтобы мы верно все поняли и не переврали. Либо по каким-то личным причинам не захотел. Упомянул случай, когда взяли в плен двоих фашистов и старший товарищ, не слушая их просьб, оправданий и объяснений, что, дескать, они не немцы, они австрийцы, не по своей воле на войну пришли, - хладнокровно их расстрелял.

- Я ему говорил, что это неправильно, что нельзя так, они же сами в плен сдались, но меня не послушали.

Необстрелянность и отсутствие опыта с медалями на том фронте порок был не длительный, вскоре Николай Трофимович из самого молодого в расчете стал самым старшим и самым опытным, а на груди появилась медаль «За отвагу». Погибли все товарищи, батарея попала в засаду. Новобранца спасла трагикомическая ситуация, он отошел до ветру за кустики, и именно в этот момент коллег у орудия на конной тяге накрыло смертельным огнем. В горячке, через заснеженный лес пробрался в соседнюю батарею и сообщил о случившемся. Сокрушался Николай Трофимович об одном офицере, который, чувствуя вину за потерю личного состава, вытащил кобуру и застрелился. Очень его этот случай потряс.

- Почему никто не помешал, не выбил у него этот пистолет? Не знаю. Никто не отреагировал, оцепенели. Хороший командир был, настоящий мужик. И не было его вины в том, война ведь, ему бы жить…

Особо ценной и памятной наградой Чайка считает медаль «За освобождение Кенигсберга». Жесткие, говорит, бои были глобальные. Там и встретил победу. Услышав официальное объявление, все будто опьянели от такой радости. Начали стрелять в воздух.

- Нам почему-то казалось, что если мы разрядим все боеприпасы, то стрельбы на поражение больше не будет. От случайного попадания воспламенилось брикетированное сено, корм для лошадей. Очень этот случай начальство разозлил, чуть под трибунал не попали. Но, как-то обошлось.

День Победы герой нашего рассказа отметил живым и здоровым, но война для него на этом не закончилась. Вскоре их часть погрузили вместе с техникой в эшелоны и сказали, что везут в Москву. Зачем в Москву? Непонятно!

- В столицу действительно доехали, но Белокаменную увидели из окна вагона. Запомнились эти, как их, дирижабли в небе. Или аэростаты, не помню, как правильно назывались – их развешивали над городом для препятствия пролета бомбардировщиков.

Потом долго ехали в неизвестном направлении, пока не оказались на самом Дальнем Востоке. Под Читой разгружалось огромное количество обстрелянных бойцов и техники.

- Никогда больше столько не видел в одном месте. Мы, конечно, поняли, что воевать будем против японцев, но сказали нам об этом только когда уперлись в реку Халгин-Гол. Привезли нас туда в разгар лета. Разбили огромный лагерь, и казалось, забыли про нас больше чем на месяц. Народ успел отоспаться, отдохнуть и маялся бездельем. Глушили рыбу гранатами, варили уху. Но наступил час икс и колонны выступили в большой поход по Монголии и Китаю. Местное население нас встречало благосклонно, оказывали восточные, одобрительные знаки внимания. Но такого, чтобы как у нас, с цветами и арбузами – не было.

В результате молниеносного перехода группировки советской армии через оба Хингана (большой и малый) скоропостижной победой завершилась Маньчжурская стратегическая наступательная операция – пишет Википедия. Обходной маневр вооруженных сил СССР и войск народно-революционной армии Монголии, проведенный 9 августа – 2 сентября 1945 года, во время советско-японской войны, с целью разгрома японской Квантунской армии, занятия Маньчжурии и северной Кореи, и ликвидации военно-экономической базы Японии на Азиатском континенте.

- При всей невероятности и масштабности этой военной операции о ней мало кто знает в деталях. Я потом, сколько ни рассказывал коллегам по заводу, все округляли глаза от удивления. Мало кто вообще об этом факте знал, его не популяризировали в кино и книгах. Так, отдельные крошки.

- Были жестокие бои?

- Нет, у нас нет. В Приморье, на Сахалине, там да, там рубились сильно. Мы же в это время заходили с другой стороны, с тылу. Японцы не могли поверить, что нам по силам преодолеть пустыни и горы. В результате миллионная армия попала в плен и капитулировала. Всей войны-то меньше месяца. Да, не просто прогулка, встречались и японцы-смертники, и колодцы отравленные, и минные поля. Жара, техника стонет, если машина заглохла – бросали, чтобы темп не терять, танк, потеряв гусеницу, продолжал ход на катках. Переходы, в основном по ночам, днем невозможно из-за безумной температуры. Однако, в сравнении с Западным фронтом, восприняли это за большое, увлекательное путешествие. Опыт за плечами воодушевлял, поэтому часто бывало – шалили. В Харбине на соседних путях обнаружили эшелон с их водкой. Вонючая, зараза. Перепились тогда. Я в Монголии и машину водить научился. Водиле скучно всю ночь рулить, он меня и научил, с удовольствием гонял по пустыне. Заодно и ремонтировать научился. Доджи, Виллисы, Студеры – этой техники в Союзе после войны много осталось. Потом уже и военные водительские права во Владивостоке получил, когда дослуживал до дембеля под Уссурийском-Ворошиловым. Домой отпустили в 1950-м, выдав два пакета. В одном деньги подъемные (1500 рублей), в другом (под сургучом) документы для военкомата. Демобилизовали по областям, дошла очередь и до нас. Добрался до Харькова военным эшелоном, дальше в гражданском вагоне, пока не прибыл в место приписки в Кировоградской области.

Радость от возвращения у Николая прошла быстро. Сдуру стал на учет в местный военкомат, а делать в селе-то нечего, только в колхоз. Он же рвался в Днепродзержинск, в большой город. Учиться, работать на предприятии хотел. Однако в районах почти крепостное право тогда было, не отдают документов, куда без них поедешь?

- Подсобил вернувшийся к тому времени с фронта отец. Выпил с председателем, подмазал. Так почти все важные моменты в СССР решались. Нельзя, но если постараться, то можно.

Перебрался Чайка в Днепродзержинск. Поработал немного водителем, механиком. Но вскоре потянуло на производство. Устроился на ДГЗ (ДМК) в прокатный цех, откуда и ушел на пенсию с горячим стажем в 32 года и званием Почетный металлург Украины и Почетный металлург СССР. Заработав пенсию, еще 10 лет продолжал работать. С будущей супругой познакомился тоже на заводе, с ней же и продолжает жить душа в душу, по сей день. В 1962 году родился сын Валерий.

- Николай Трофимович, квартиру вам завод дал?

- Да… Дал. Лет через 15 стажа. Но, если бы не мой дружок в руководстве завода, долго бы я ее ждал. Я попросил, он нажал нужные связи. За это и не люблю коммуняк и политруков, всю жизнь они одеяло на себя тянули со своей идеологией. Почти все в СССР хорошо было бы, если бы не коммунисты. Всю жизнь меня тянули в свои ряды, но устоял от соблазна, ограничился комсомолом. За всю рабочую историю ни одной путевки не дали за это мое сопротивление, хотя сами ездили и в Ялту, и много куда.

- Вам хватало денег в советское время?

- Да, с лихвой. Я сложной работы не боялся, все время в горячем цеху. Когда пенсию начал получать и продолжал работать – 300 рублей у меня было ежемесячно, это потолок для пенсионера по тем законам был. Но это очень неплохо было, многие инженеры не более 180 получали.

- А сейчас хватает?

- Да, и сейчас хватает. У меня пенсия больше восьми тысяч гривен, а потребности маленькие. Что мне в мои 90 с хвостиком нужно? Когда узнаю, что у других пенсионеров до двух тысяч – ужасаюсь. Как они выживают?

- Власти о вас вспоминают?

- Да уж, под праздники открытки шлют, складывать некуда. Правда, недавно продуктовый набор принесли. Хороший. И на том спасибо.

- Как относитесь к Сталину?

- Излишне кровожадный.

- Что можете вспомнить о нашем известном земляке Леониде Ильиче Брежневе? Лучше в Днепродзержинске при нем жилось?

- Он для меня никакой не Ильич, а просто Леха.

- Почему?

- Потому что – политрук. Все они одним миром мазаны. Хотя… Да, при нем наш город обеспечивался продуктами неплохо. И зубатка у нас была, и горбуша с лососем, и икра всякая, красная и черная. Поехал как-то в командировку в Липецк, где такой же металлургический комбинат как наш работал – так там против нашего нищета полная была, вареная колбаса за счастье.

- Кто, на Ваш взгляд, сделал много пользы для Днепродзержинска? Может, кто из мэров или председателей горкома?

- Гмм… Цуканов, Филонов, Сокологорский…

- Это, кто?

- Ну, главный инженер ДМК, технологи.

- Так это ваши, заводские, а из властей?

- Так для меня, как и для многих других днепродзержинцев, завод и был городом, и, вообще – жизнью.

- А, Аношкин, например?

- А, что Аношкин? Какая от ПХЗ польза городу? Радиация одна, болезни, да ядерные отходы зарытые.

- Николай Трофимович, как относитесь к центральной власти? К Зеленскому, например?

- Хороший клоун был, весело выступал. Зря в политику полез.

- То есть, плохой президент? Другой нужен?

- Неважный. Другой необходим, но даже не знаю из кого выбрать можно. Только не из этих доморощенных капиталистов. Раньше коммунисты под себя все гребли, сейчас сплошные элиты. И военных на них нету, все проели, животы отрастили…

- Кто для Вас Путин и россияне?

- Путин – зло, россияне такие же бедолаги, как и мы. Если не хуже.

- Планируете столетний рубеж преодолеть?

- В наше время строить далеко идущие планы глупо, впрочем, во все времена было глупо. Посмотрим. Пока жив - здоров, читаю еще без очков. Как в санаторий оформлялся, все врачи на меня сбежались посмотреть, удивлялись, что я еще живой вообще, да еще такой бодрый. Я всегда был живчиком, ни капли жира. Колени только ныть начинают.

- Что посоветуете читателям, чтобы жить долго?

- Вам, вот, - окидывая взглядом лишние килограммы в районе талии, - похудеть нужно. Все мои друзья с избытком веса умерли, лишняя нагрузка на суставы и сердце. Ну, еще… Не знаю, я после 70 курить бросил, о чем не жалею. Впрочем, не расстраивайтесь, молодой человек, мои друзья все уже умерли. Без исключения. И полные, и худые. Это моя самая большая проблема, я пережил всех. И мне бывает от этого тоскливо.

- Ваше мнение о Дне Победы? Стоит ли его праздновать?

- Праздновать? Нет. Чтить, помнить, делать выводы. Но только не праздновать.

- Спасибо, Вам, Николай Трофимович. За все. Будьте здоровы.

Беседу в преддверии Дня Победы провели Валентин Корж и Олег Вергун. Видеозапись интервью можно будет посмотреть на YouTube  у Олега Вергуна в рубрике «Интересные люди».