Раньше думал, что такое происходит только в кино и выдуманных книгах. Оказалось, что нет, прекрасное бродит рядом и тычется нам в карман, будто бродячая собака или якутская лошадь.

Почему лошадь? Был у меня такой случай - прилетел за полярный круг, в Надым. Вместо крепкого здания аэропорта покосившийся сарай из черных досок, снег до горизонта и никого. Только низкорослые мохнатые лошади сбежались и по очереди головами об меня трутся. Дескать, дай чего-нибудь вкусненького, погладь, поиграй с нами - мы хорошие. Оказалось, местные, когда из тундры в город направляются или на материк, лошадей просто на улице оставляют. Те самостоятельно добывают пропитание попрошайничеством и ждут хозяев.

Однако к делу. Попали ко мне архивы одного замечательного человека из того самого прошлого, где лошади по аэропорту, где время было длинным и люди успевали за выходные прочесть пару томиков Ремарка и еще дотянуться до Бёля. Кроме этого они: учились, работали, дрейфовали на льдинах, делали научные открытия, зимовали у подножия Эльбруса, служили радистами в "Приюте одиннадцати", работали электромеханиками самоходного крана на Каспии, участвовали в экспедициях на Памир и Тянь-Шань и записывали свои впечатления в течение всей жизни.

Виталий Стефанович Пономарёв наш земляк, часть своей яркой и содержательной жизни он прожил в Днепродзержинске. Геофизик-сейсмолог, кандидат физико-математических наук. В 2008 году опубликована его книга «Энергетическая активность геологической среды», в которой развивается принципиально новый взгляд на физику процессов, протекающих в недрах нашей планеты. Говорят, что его работа поставила в тупик и привела в "бешенство" многих высокопоставленных ученых, потому что подорвала базис их научных трудов, за которые они не совсем заслуженно получили премии и звания .

Кроме всего прочего, Виталий Стефанович просто фанатично увлекался рыбалкой, это была его отдушина длиною в жизнь. Впрочем, писал он не о способах ловли и технических секретах рыболовов, а об атмосфере во время выездов к воде.

Родился он совсем в другой эпохе, в 1932 году. Умер в позапрошлом году. Работал практически до последнего дня. Представляете, скольких и сколько он увидел при своем образе жизни?! В одной аннотации он писал, что для создания какого-нибудь сюжета ему нужно напрягать не воображение, а память - там есть практически всё.

Много его работ опубликовано при жизни, еще больше осталось в архивах. Внук писателя, Анатолий Пономарев пытается сделать так, чтобы замечательные строки его деда не померкли на жестком диске старого ноутбука, ведь строчки без читателя мертвы. Обратился за помощью. Вместе ищем издателей, спонсоров для публикации книги.

Публикуем «по кусочку», такое нельзя прятать. Да, с моей точки зрения, самое главное, что осталось после старшего Пономарёва - правильно воспитанный им внук, дающий продолжение творчеству деда.

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕДУШКА

Раздумывая о возможном сюжете для сборника рассказов о рыбалке, который я затеял, мне на ум пришёл разговор, который недавно случился в парильном отделении городской бани. Я вычленил из общего разговора, идущий в дело сюжетец, и написал рассказик. Но рассказик, каким он получился, меня не устроил. Одно, что слишком уж короткий, а другое, как бы это выразить… он напоминал растеньице, выдранное с корешком из горшочка, в котором росло. Подумал-подумал, и решил предложить вниманию читателя всё, как было, растеньице вместе с горшочком.

Итак, я уже сказал, дело было в парилке городской бани. Нас оказалось в ней трое. Мужик, волосатый по всему телу, как шимпанзе, стоял внизу, где пар был не так силён. Ну а мы, я и еще один, забрались на самый верх, на третий полок, где пар был всего крепче. Когда лежал в больнице с острой сердечной недостаточностью, первые двое суток в реанимации, лечащий врач сказала, что всё, о бане чтоб я больше не помышлял.

Но где еще можно с такой полнотой ощутить блаженство бытия, как не в бане? И даже не столько в жаре банной преисподней, хотя без этого не получится, а после бани, когда выйдешь из неё, полно вдыхая всей грудью тонкую осеннюю прохладу октября. Ах, как же пахнет палым листом! На душе и в теле такая легкость! Всё. Сейчас полечу, как парящий человечек на полотне Шагала.

Но вот в парилку вошёл ещё один, в какой-то бабьей вязаной шапочке.

- Ну, как там, наверху? Бросить немножко? – спросил он.

- Давай! – ответил мой молодой сосед, и тот, в шапочке, стал поддавать.

Грамотно поддавал: черпал из шайки дозированно, «на птичий глоток». Вода из кружки у него не летела комом, а от сильного, резкого движения кисти руки распылялась веером, и оттуда, из глубины каменки, в ответ раздавался мягкий хлопок, похожий на звук дальнего ружейного выстрела, приглушенный осенней далью.

- Ну, как?

- Идёт-идёт! Давай-давай! – покряхтывали мы.

«Не мучимы же бо никем, но сами ся мучать», - сказано в «Повести временных лет» о древних любителях банного пара.

- Этот сейчас убежит! – кивнул на меня снизу волосатый, а для верности ещё и указал пальцем.

- Не убегу, - общительно поддержал разговор я, в том смысле, что кому как, а мне в самый раз.

Он бросил на меня колючий взгляд.

- Не убежишь, так вперёд жёлтыми пятками вынесут.

Какой-то беспардонный уж очень был, этот чёрт волосатый. Но я сдержался, промолчал и применил защитную мантру: «А вот хрен ты мне испортишь настроение! А вот хрен ты…».

По первому впечатлению, волосатый сменил пластинку на более благостную, стал рассказывать про то, как прошлой зимой он был в доме отдыха. Но скоро стало ясно, что ничего подобного, продолжает нагнетать.
- Отдыхающих повели на лыжную прогулку, - гнул он своё далее. - Идут они группой, не спеша, друг за другом по лыжне. Вдруг, сзади: «Лыжню!..» - уступите, мол, ему лыжню! И, мчится мимо нас, такой, - взглянул на меня с той же недоброй зоркостью, - Да такой, как вот этот! Мчится, что есть мочи, бее-жит, палками маа – хат! Я ещё подумал, что добром это у него не кончится. Пропустили его, идём себе дальше. Совсем немного прошли, а вот и он, тот, что нас обгонял. Валяется, носом в снег, и руки раскидал. Мы к нему – готов. Всё, отгуляли девки пасху, откатали яйца!

Пар, пожалуй, получился слишком крепок. Но я сидел: что ж теперь, слезать? Волосатый решит, что я сломался. Уступать не хотелось.

Тот, между тем, поведал еще одну историю, из-за которой я и взялся писать этот рассказ. Поехал этот волосатый со товарищи на Рыбинское водохранилище, на подлёдный лов. И сколь лунок они ни сверлили, сколь над ними не сидели – ничего. Не клюет, и всё. Но вот такая притча: невдалеке дедок сидит, совсем старенький, и таскает окуней одного за другим. Очень хороших окуней. Волосатый подошёл к деду: «Скажи, в чём секрет? Что ж нам, пустыми домой возвращаться? В такую даль ехали!» Тот: «Наливай сто граммов, так и быть, скажу». «Говори, а потом, когда станем обедать, я тебе налью». Он согласился. «Всё дело, - говорит, - в мормышке». И дал одну из тех, на какие сам ловил. Ну, тут и пошло дело у всех, клёв бешенный.

Наконец, пора бы и обедать. Подошёл к деду. Он как сидел, так и сидит над лункой. А мороз, так, градусов под тридцать, и лицо у него какое-то белое. «Ну, пошли, дед, обедать!» Он ни гу-гу. Толкнул его легонько в плечо: «Эй, дедуля!». Он – кувырь со своего рундучка, носом в снег. Поднимать его – а он деревянный. И тут только понял, что он мёртвый. И давно мёртвый. Всё. Замёрз.

- Да пошёл ты отсюда к… Заладил! – сбивчиво взвился мой молодой сосед, и, слезая с полка, мстительно предположил, -Небось, сам дедушку кокнул, и мормышки уловистые забрал?
 

А тот, что в бабьей шапочке, имея в виду что-то своё, как-то по-бабьи вздохнул и сказал:

- Счастливый дедушка.

А что? Умереть вот так, внезапно, при любимом занятии, на душевном взлёте, не мучаясь ожиданием смертного часа, да ещё в предвкушении, что скоро тебе нальют толику, это ли не удача? Смерть не сочетается со словом «счастье», но то, что дедушке по-своему повезло, сомнений не вызывало. Хорошо бы и себе так, если уж нельзя избежать неизбежного.

Вот слез ты с верхнего полка, что-то в глазах потемнело – кувырь и готово, отгуляли девки пасху… И вот душа твоя, освобожденная, наконец, от твоего суетного естества, как летающий человечек Шагала, устремится над палевой пестротой осеннего города, пронзенной позолотой крестов, куда ей указано. Туда, где вечно солнышко смеётся, хочется думать.

Виталий Пономарёв

Подготовил к печати Валентин Корж

«Обед геофизика-сейсмолога прост и примитивен: кружка чая, кусок хлеба и что-то сладкое в мешочке. Комфорт ученым в поле был недоступен. Спальник – дом родной, звездное небо – одеяло».

"Горная глушь"

"Долина реки Сурхоб"

"Долина Сурхоба в вечерней позолоте"

"Домик в Дубурсе"